Но тут в пятнадцати футах от него из-за деревьев с диким криком выскочил Нордвалл Коротышка, встрепанный, с безумными глазами, с боевым топором з руке. Он походил на бешеного тролля из старинной легенды.
— Проклятье! — вырвалось у Харальда. Еще несколько мгновений, и момент был бы самый подходящий, но теперь уже нельзя было переиграть. — Вперед! — выкрикнул он, и голос его превратился в громовой боевой клич.
Он выпрыгнул из-за дерева, но Старри все равно опередил его, размахивая мечом и боевым топором.
Харальд увидел, как Нордвалл с душераздирающим воплем набросился на человека с факелом, стоявшего прямо перед ним, того самого, который первым вышел на поляну, окруженную деревьями. Тот испуганно отступил на шаг, и Нордвалл замахнулся топором, рассчитывая снести ему голову. Но тут берсерк споткнулся о корень, торчащий из земли, а в следующий миг кто-то из преследователей сделал выпад копьем, и оно глубоко вошло Нордваллу под мышку.
Коротышку отбросило в сторону, и ударившая из раны струя крови была хорошо видна даже в неверном свете факела. Его топор, описав широкую дугу, опустился, но удар копьем отшвырнул его в сторону. Лезвие топора бессильно рассекло воздух, и Нордвалл повалился на землю. Копье торчало из него, словно мачта корабля. Он пронзительно закричал, вцепившись в древко и жалко и нелепо перебирая ногами, как будто все еще бежал в атаку на врага.
Харальд больше не мог позволить себе смотреть на Коротышку, поскольку краем глаза уловил какое-то смазанное движение справа от себя. Он развернулся в ту сторону, подняв меч. Прямо в грудь ему устремилось копье. Охотник в кольчуге орудовал им так, словно собирался заколоть дикого кабана. Но Харальд не был берсерком, боевая ярость не ослепила его, и ловким поворотом запястья он отвел от себя наконечник копья.
Прием было достаточно несложным, он тысячу раз отрабатывал его на тренировках и сотни раз применял в бою. Отвести своим клинком копье в сторону, шагнуть вперед и, продолжая движение меча, нанести ответный удар. Для него этот прием был столь же естественным, как и ходьба, но сейчас собственное тело отказывалось повиноваться ему. Он вдруг обнаружил, что, отведя в сторону наконечник, его рука словно бы остановилась, а силы инерции оказалось недостаточно, чтобы совершить обратный замах и раскроить череп противнику. Он мог только тупо смотреть на него, когда человек в кольчуге нанес ему сильный удар в лицо.
Харальд отлетел на несколько шагов, смутно отдавая себе отчет в том, что копье вновь устремилось к нему, а у него самого нет ни щита, ни кольчуги. Наконечник был нацелен ему прямо в живот, но он не мог даже пошевелиться и лишь смотрел на него, как вдруг из темноты материализовалась какая-то странная и нелепая фигура и вихрем подлетела к ним. Вот она выскочила на свет, и Харальд отстраненно сообразил, что это Освив и один из стражников, сцепившиеся в тесных объятиях и обменивающиеся в падении кулачными ударами. Они врезались в человека, угрожавшего Харальду копьем, и втроем рухнули на землю.
Харальд, пошатываясь, двинулся к ним. Вот из кучи малы высунулась чья-то рука с ножом. Человек этот был в кольчуге, так что это не мог быть Освив. Харальд ударил по этой руке мечом, пальцы врага разжались, и клинок выпал на землю. Он попытался вонзить свой меч сверху вниз, но понял, что не может двигаться достаточно быстро, чтобы поразить одного ирландца и не задеть при этом Освива. Юноша выпрямился, отступил на шаг и огляделся, выбирая нового противника.
Два факела уже валялись на земле, шипя и потрескивая, но не погасли, и в их неверном свете Харальд увидел, что неравный бой складывается не в их пользу. Норманны застали врагов врасплох, что дало им некоторое преимущество, но ирландцы превосходили их числом. Кроме того, у них были кольчуги и щиты, а самое главное — они не ослабели от усталости и яда.
Нордвалл уже лежал неподвижно, и если он еще и не умер, то конец его был близок. Освив сумел освободиться от хватки своего противника, но явно был ранен, весь перепачкан в крови и прихрамывал, а теперь ему противостояли сразу двое. На земле лежал еще кто-то, но Харальд не видел его лица и потому не мог сказать, норманн это или ирландец. Старри сражался, как безумец, кем и был на самом деле, но без своей обычной безудержной ярости. Создавалось впечатление, будто он дерется подводой — та же самая бесстрашная и отчаянная манера боя, только в замедленном темпе. Причем замедленном настолько, что умелый воин мог достать его мечом.
Харальд заковылял туда, где Освив противостоял двум стражникам в кольчугах. Он поднял меч, но даже это простое движение потребовало от него нешуточных усилий. Юноша задыхался, а перед глазами у него все плыло. В него ткнули копьем, и он отбил его, но слишком медленно, почувствовал, как наконечник задел его предплечье, и вскрикнул от боли.
Освив, пошатываясь, отступал, с трудом отбиваясь от своего противника, вооруженного мечом и щитом. «Плохо дело, ой как плохо», — подумал Харальд. Он отчаянно напрягал разум, пытаясь придумать, какую же команду отдать и что еще предпринять, чтобы не оставаться на этом ограниченном пространстве, не смотреть на то, как их всех методично изрубят на куски.
А потом из-за стены деревьев, огораживающих поляну, на которой они дрались, донесся душераздирающий вопль, какого они еще не слыхали нынче ночью, да и в другие ночи тоже. Крик этот был полон такого неизбывного ужаса, что противники, ирландцы и норманны, замерли на месте.
Крик повторился, сопровождаемый жутким рычанием и треском, с каким ломаются сухие ветки, а потом наступила тишина. И вдруг раздался чей-то голос, громкий и пронзительный. Он выкрикивал ирландские слова, которые Харальд не мог понять. Они услышали, как сквозь заросли папоротников ломится кто-то, человек или зверь, затем прозвучал новый вопль, столь же страшный и отчаянный, как и первый, и вновь воцарилась тишина.
И на том стычка закончилась. Ирландцы дружно побросали свое оружие и факелы и устремились к узкой тропинке, по которой они и попали на эту полянку. Вот последний из них, в кольчуге, которая била его по бедрам, выбежал из круга света, отбрасываемого факелами, и растворился в ночной темноте. Харальд и оставшиеся в живых викинги прислушались, но до них донеслись лишь треск и топот, с которым ударившиеся в панику преследователи ломились через лес. Еще один пронзительный вопль прорезал темноту, но он не заставил охваченных ужасов ирландцев остановиться или хотя бы замедлить бег.
Харальд стоял, глядя на черный лес и выставив перед собой меч. Он был готов встретить любого, кто мог выйти из-за деревьев, но свет факелов безнадежно испортил его ночное зрение. Юноша уже собрался отдать приказ погасить их, но мысль о том, чтобы остаться в полной темноте, повергла его в смятение. Вокруг него одни норманны замерли в тех же позах, держа оружие наготове, а другие упали на землю, раненые и обессиленные.
Топот ног убегающих в панике ирландцев растаял вдали, и вскоре вокруг вновь воцарилась тишина лесной ночи. Харальд не знал, сколько времени он простоял вот так, держа перед собой меч, но тупая боль в руках и ногах подсказала ему, что это длилось довольно долго. Он медленно отступил на шаг, опустился на корточки, а потом сел и привалился спиной к дереву, положив меч на колени. Некоторые викинги уже спали. Он слышал их легкое похрапывание.
«Я стану караулить, подумал он. — Пусть остальные спят». Так поступил бы Торгрим, но, поскольку отца не было рядом, юноша принял эту задачу на себя. Он позволил себе расслабиться, готовясь к долгой ночной страже, и впустил в себя тишину окружающего леса. Он будет бодрствовать и останется начеку, давая остальным возможность отдохнуть и набраться сил. Эта была его последняя сознательная мысль перед тем, как сон сморил его.
Солнце уже час как взошло, когда Харальд очнулся от тяжкого забытья, сидя спиной к дереву и с мечом на коленях. Он быстро огляделся. Все прочие оставались на своих местах, лежали там, где упали, спящие или мертвые. Следовательно, за ночь с ними ничего не случилось.