Глава восьмая

Старри Бессмертный по-прежнему был здесь. Он сидел на том же самом месте, как и тогда, когда Торгрим повернулся к нему спиной, прежде чем заснуть, или провалиться в свои волчьи сны, или что там с ним случилось на самом деле. Сам он этого не знал, как не знал с самого начала, и все тут. Он просто был здесь, а в следующий миг оказался в другом месте. Рана в груди пульсировала болью.

— Ты вернулся, — непринужденно заметил Старри. Похоже, помимо битвы, ничто не могло привести его в изумление.

— Я был…

Торгрим огляделся. Безлунная облачная ночь, тусклый свет льется откуда-то сверху, вдали, у форта, подрагивают огоньки. Он вернулся из своего волчьего сна. И точно знал, что еще никто и никогда не сидел вот так, рядом с ним, как Старри Бессмертный, пока в своем сне он был волком.

— Я был… здесь? — спросил Торгрим.

Волчьи сны позволяли ему видеть и понимать многое, но он не знал как. Однако, если он надеялся получить вразумительный ответ, то обратился не к тому человеку. Старри лишь пожал плечами:

— Не могу сказать, был ли здесь Торгрим или нет. А вот Ночной Волк, сдается мне, рыскал где-то в полях.

Они посидели в молчании еще немного, пока Торгрим смотрел на далекий Клойн. Он ощущал странное умиротворение, чего с ним раньше не бывало, когда он возвращался из своих волчьих снов. Торгрим спросил себя: уж не Старри ли Бессмертный тому причиной, не окутал ли он его своими чарами, пришедшими из потустороннего мира?

— Что ты видел? — негромко поинтересовался Старри.

Перед внутренним взором Торгрима поплыли видения из сна.

— Они ушли. Тяжеловооруженные пехотинцы. Они ушли. Маршем на север.

Молчание.

— Почему они так поступили? — спросил Старри.

И вновь молчание.

— Не знаю. Но я не думаю, что все эти мужчины были из одного места. Быть может, они решили, что сделали достаточно для Клойна и теперь отправились защищать свои дома.

Торгрим взглянул на Старри, и тот медленно кивнул в ответ.

— Это разумно, — протянул берсерк.

Торгрим вновь обратился к своим волчьим снам, образы которых встали у него перед глазами. Вот он нахмурился и отвел глаза, но потом пристальнее всмотрелся в очередную картинку. Чем больше он вглядывался в нее, тем ярче она становилась и тем сильнее он убеждался в ее важности.

— В чем дело? — поинтересовался Старри.

— Я видел и кое-что еще, — сказал Торгрим.

Арнбьерн Белозубый спал. День выдался долгим, начавшись в предрассветные часы, когда драккары еще только готовились к атаке, и растянулся вплоть до жестокой битвы. Меч Арнбьерна вволю испил крови, и никто не мог бы обвинить его в том, будто он уклонялся от боя. А вот Торгрим, как он успел заметить, в самом начале схватки не торопился даже встать в стену щитов.

Он забылся сном, думая о том, что Торгрим все-таки сыграл свою роль до конца и проявил себя с самой лучшей стороны. Он слышал, с каким восторгом отзывались о Ночном Волке его люди. В последний раз он видел его, когда ирландцы перешли в наступление, и Торгрим держался позади оборонительных порядков викингов, что, конечно, никуда не годилось. Но потом, через какие-то несколько секунд, на них навалились ирландцы, и Арнбьерну стало уже не до Торгрима.

Но, очевидно, Торгрим искупил свою вину, что было очень хорошо, поскольку теперь в представлении людей с «Черного Ворона» и других кораблей они были связаны воедино — Арнбьерн и Торгрим. Арнбьерн пошел на риск, впрочем, тщательно рассчитанный, приглашая Ночного Волка присоединиться к своему экипажу. Он решился на это потому, что намеревался повысить свой собственный статус, заручившись поддержкой воина из Вика. Репутация Торгрима была хорошо известна в Дуб-Линне, и Арнбьерн надеялся, что толика славы Ночного Волка перепадет и ему.

Однако все могло обернуться и по-другому — Торгрим мог подвести Арнбьерна или, хуже того, затмить его. Но пока что все вроде бы шло так, как он и задумывал. Арнбьерн — предводитель, а Торгрим — его хирдман. Хотя на деле все обстояло по-иному. Назвать Торгрима хирдманом — значило предположить, что он был неизменной и неотъемлемой частью хирда Арнбьерна, его личной дружины отборных воинов. Тогда как на самом деле Торгрим таковым не являлся. Ночной Волк был частью фелага, сообщества мужчин, которые нанялись на «Черный Ворон» для этого плавания. Они принесли клятву верности Арнбьерну и друг другу только на то время, пока длится их путешествие. Но ведь это не означало, что лучик славы Торгрима не падет и на Арнбьерна.

И потому Арнбьерн не просто спал, а спал крепко. В этот день битвы не случилось ничего такого, чтобы потревожило бы его покой, да еще и внешние обстоятельства тому способствовали. В отличие от рядовых викингов, которые спали прямо на сырой земле, завернувшись в шкуры, Арнбьерн лежал на раскладной кровати, столбики которой были вырезаны в форме голов скалящихся зверей. Сама кровать, его оружие, доспехи и морской сундучок располагались в шатре из ткани в красно-белую полоску, который его рабы доставили с «Черного Ворона» и разбили сразу же, как только он убедился, что ирландцы бежали и больше не вернутся.

Арнбьерну снилось, будто он спорит с кем-то, и тут в спор вступил кто-то третий. Хотя смысл слов от него ускользал, равно как и предмет спора (с таким же успехом это могли быть переговоры), Арнбьерн одерживал несомненную победу, ловко парируя все их риторические выпады. Его охватило ощущение эйфории и торжества. И вдруг, совершенно неожиданно, он перестал побеждать. Его аргументы разбивались один за другим, он стал косноязычен и неубедителен, и на лицах мужчин, с которыми он пререкался, появились издевательские ухмылки. Эйфория сменилась паникой.

С криком проснувшись, он окинул диким взором палатку, тускло освещенную одной свечой, которую он приказал не гасить на ночь. Голоса, оказывается, доносились снаружи. Один из них принадлежал Храфну Троллю, часовому, поставленному оберегать сон своего повелителя. В его собеседнике Арнбьерн узнал Торгрима сына Ульфа, который, очевидно, хотел поговорить с ним, но натолкнулся на яростное нежелание Храфна будить ярла, что было с его стороны вполне естественно.

— Храфн! — окликнул часового Арнбьерн. — Все в порядке. Торгрим может войти.

До Арнбьерна донеслось негромкое ворчание, затем звук шагов, и в палатку вошел Торгрим. Он был явно раздражен.

— Торгрим! Прости меня. — Арнбьерн встал, протянул руку гостю, и тот пожал ее. — Храфн всегда лишь исполнял свои обязанности. Я должен был сказать ему, что ты имеешь право видеть меня в любое время дня и ночи.

Торгрим недовольно фыркнул.

— Не понимаю, для чего вообще нужен часовой. Ты находишься в окружении трех сотен своих соотечественников.

— У мужчины всегда есть враги, — возразил Арнбьерн, — даже среди друзей. — Благодаря частому употреблению ответ вышел гладким и убедительным. — Но садись же, прошу тебя, добавил он, показывая на раскладной стул.

Торгрим сел и огляделся с таким видом, словно впервые столкнулся с подобной роскошью. Арнбьерн опустился на край постели. Торгрим прочистил горло. Он явно не знал, с чего начать. Это было на него не похоже. Вообще-то он не отличался многословием, зато знал себе цену и держался весьма уверенно. Арнбьерн ждал.

— Скажу тебе правду, Арнбьерн, — наконец заявил он. — У меня бывают особенные сны, бывают с тех самых пор, как я стал мужчиной, и в них я вижу разные вещи. Сегодня я тоже видел сон и наблюдал за тем, как ушла из Кдойна тяжеловооруженная пехота. Они отправились маршем на север, оставив город практически без защиты.

Арнбьерн кивнул и надолго задумался, прежде чем ответить.

— Говоришь, это всего лишь сны? Я слыхал о них. Не обижайся, прошу тебя, но люди говорят о тебе. Они говорят о Ночном Волке.