Минули всего лишь сутки после того, как Харальд привел к нему Бригит, так что у него был только один день на то, чтобы взвесить все возможности и перспективы нового поворота в его судьбе. Бригит, по ее словам, являлась законной наследницей трона Тары, но на нем сидел сейчас претендент, причем в столице, которую трудно было назвать хорошо укрепленной. Если Арнбьерну и армии, которую он соберет, удастся свергнуть его, посадив на трон Бригит, тогда все богатства Тары будут принадлежать им. Ее это не беспокоило. С помощью ренты и налогов она достаточно быстро вновь наполнит казну, при условии, что трон останется за нею.

Она предлагала ему союз. А почему бы и нет? Норманны жили в Дуб-Линне вот уже почти двадцать лет. Они перестали быть чужаками, став частью Ирландии и превратившись в силу, борющуюся за власть над страной. Та женщина, которая переводила их разговор, Альмаита, была замужем за норвежским кузнецом, да и у многих других мужчин в крепости были жены-ирландки и дети-полукровки. Ирландцы каждый день приходили в город, чтобы торговать. Различия между ирландцами и норвежцами постепенно размывались.

Подобные рассуждения натолкнули Арнбьерна на следующий логический вывод: «А почему это Бригит должна править в одиночку? Если мы завоюем Тару вместе, то разве не вместе мы должны и управлять ею?» Мысль эта медленно оформилась у него в сознании, словно корабль, выходящий из густого тумана.

Туман. Сравнение было весьма подходящим. Разум его и впрямь казался погруженным в густой туман. Туман, порожденный его желанием обладать ею, мгновенным и непреодолимым, которое, словно жащлу, было невозможно игнорировать.

Не успела она войти в комнату, как он превратился в ее раба и шута. В игрушку в ее руках. Она была красива и горда, причем гордость ее граничила с высокомерием, а еще очень требовательна. Смешно было смотреть, как неровно дышит к ней этот идиот Харальд сын Торгрима, словно всерьез рассчитывает, что такая женщина захочет иметь с ним дело. Она пришла сюда в поисках настоящего мужчины, и она нашла его в лице Арнбьерна.

— И Торгрима тоже? — спросил Болли.

— Что?

— Торгрима. Ночного Волка. И его ты тоже не пригласишь с собой в набег?

— А, вот ты о чем. Да, разумеется, я приглашу его. Его вместе с мальчишкой. Они хорошо проявили себя в бою.

Болли недовольно фыркнул и надолго замолчал. «Разумеется, Торгрим пойдет со мной, придурок ты этакий», — подумал Арнбьерн. Харальд был явным связующим звеном между Бригит и мужчинами Дуб-Линна, хотя как такое могло случиться, Арнбьерн не мог себе и представить. Словом, не взять с собой Харальда никак не получится, а Торгрим не отпустит сына в набег одного. Ну и славно. Арнбьерн ощутил себя шахматистом, который передвигает людей по шахматной доске, словно пешки. Также, как он решил для себя, что будет сидеть на троне Тары и лежать в постели Бригит, так и для Торгрима с Харальдом он отвел места на поле боя, где зачастую люди погибали лютой смертью. Причем нередко никто не видел, как это случалось, и, возможно, Арнбьерн избавится от них раз и навсегда.

«Не так давно один датчанин, Торгилс, уже побывал королем ирландцев», — напомнил себе Арнбьерн.

А они взяли и утопили его…

«Следовательно, Торгилс оказался дураком. А я им не буду».

Торгрим Ночной Волк был зол, очень зол. Он даже не мог припомнить, когда в последний раз его охватывала подобная еле- пая ярость. Харальд пожелал поговорить с ним наедине. Он увел отца из дома Йокула и привел на пустынный берег реки, и только теперь Торгрим понял, для чего ему это понадобилось. Он вообще понял все. Намного больше, во всяком случае, чем понимал какой-нибудь час назад.

Повернувшись спиной к сыну, он смотрел на темнеющее небо на востоке, но не видел его. Он вообще ничего не видел. Ему нужно было что-то отвечать, и сейчас он пытался совладать с собой, чтобы вернуть себе власть над собственным голосом, который отказывался повиноваться ему.

Он развернулся лицом к Харальду, и накидка резко всколыхнулась и затрепетала у него за плечами.

— Ты ходил к Арнбьерну? Без моего ведома? КАрнбьерну? Да ты хотя бы имеешь представление о том, что это не человек, а змея, что нельзя верить ни единому его слову?

Но Харальд даже не дрогнул. Он стоял непоколебимо, словно скала, опустив могучие руки вдоль тела, и в лице его не было страха. Помимо воли Торгрим не мог не гордиться сыном.

— Арнбьерн — змея? Почему же, в таком случае, ты решил иметь с ним дело? — огрызнулся Харальд.

Торгрим расслышал в голосе сына нотки неуверенности, которые мог распознать только тот, кто знал Харальда очень хорошо. Еще два года назад, даже год, Харальд съежился бы под взглядом Торгрима, если бы вдруг возникла подобная ситуация. Но она не могла возникнуть в принципе. Потому что Харальд никогда не осмелился бы пойти против воли отца.

— Я использую Арнбьерна в своих целях. Наших целях. А теперь ты все испортил! Или ты решил, что уже готов играть во взрослые игры? Мальчишка!

— Клянусь всеми богами, я уже не мальчишка! И не смей называть меня так! Мне представился случай, которым стоит воспользоваться! А ты никогда на это не согласился бы. Я уже достаточно взрослый, чтобы понимать это. Вот я и отправился к тому, кто готов рискнуть! К тому, кто командует людьми и кораблем, чего у тебя нет и в помине!

Последние слова попали в цель. Торгрим почувствовал себя уязвленным. Но, как и в драке голыми руками или с оружием, его уже было не остановить.

— Если ты уже не мальчишка, то тогда ты взрослый дурак! Арнбьерн должен был вернуть нас домой, а теперь ты отвлек его своими ирландскими выдумками! Или ты думаешь, что мы чего-либо добьемся, если останемся торчать и дальше в этой проклятой всеми богами дыре? Неужели ты не понимаешь: то, что ты сделал, надолго отложило наше возвращение домой?

— Это ты хочешь вернуться домой! Ты, а не я! Ты хоть раз спросил меня, а хочу ли я поехать с тобой? Хочу ли я вернуться на эту забытую Одином ферму, к твоим вонючим овцам? А? Спросил? Мой дед предпочел остаться здесь, и я намерен последовать его примеру!

От неожиданности Торгрим опешил и отступил на шаг, покачав головой.

— Остаться здесь? Но почему… из-за чего ты хочешь остаться? — Однако он уже и сам знал ответ.

— Бригит. Она хочет, чтобы я остался. Она любит меня. А я люблю ее.

Несмотря ни на что, Торгрим расхохотался. Харальд сейчас сказал именно то, что в полной мере продемонстрировало, каким наивным мальчишкой он был и остается, не имея ни малейшего понятия о сложностях большого мира.

— Любит тебя? Она любит тебя так, как мясник любит свиней, откармливая их на убой. Не знаю, что между вами было и что вообще произошло ранее, но любому дураку ясно, что она просто использует тебя. Ты — пешка, всего лишь маленькая пешка в той игре, которую она затеяла.

— Пешка, говоришь? Откуда тебе знать? Ты ведь даже не знаешь ее языка. А вот я знаю, и это правда, отец. Она намерена вернуть себе трон Тары, который принадлежит ей по праву, и она хочет, чтобы я правил вместе с нею. Рядом. Я стану здешним королем.

И вновь Торгрим не удержался от хохота.

— Клянусь всеми богами, отец, не смейся надо мной! Я не потерплю этого.

В бурном море потрясений, которые ему довелось испытать сегодня, это стало самым сильным, и оно основательно сбило Торгрима с курса. Когда же самообладание вернулось к нему, голос его напоминал рык раненого медведя:

— Ты — дурак! Я воспитал полного идиота!

Харальд шагнул к нему, и тон его голоса очень походил на отцовский, разве что чуть повыше тембром, когда он, словно кинжал, вперил в него обвиняющий перст:

— Не смей называть меня дураком.

Рука Торгрима метнулась вперед, словно нанося колющий удар в битве, и его открытая ладонь хлестнула Харальда по щеке. Молодого человека отбросило в сторону, он согнулся едва ли не пополам, но не дрогнул. Пощечина не заставила его отступить. Он выпрямился, и в сгущающихся сумерках Торгрим разглядел ярко-красный отпечаток на лице сына там, куда пришелся удар.