Проснувшись же снова и вырвавшись из цепких объятий сна, она лежала неподвижно и прислушивалась. Крики. Вот до нее донесся голос Фланна, громкий и повелительный. Она вдруг поняла, что комната ее полна горького дыма. И тогда в голове у нее осталась одна-единственная мысль. Корона!

Морриган отбросила в сторону одеяла и встала, закашлявшись от дыма, клубы которого плавали под потолком, опускаясь все ниже. Она машинально опустилась на колени и поползла по полу к тому месту, где у стены стоял простой деревянный сундук. Еще не совсем погасшие угли в очаге давали ей достаточно света, но она в нем не нуждалась. Откинув крышку, она принялась выбрасывать наружу одеяла и коврики, сложенные внутри, пока пальцы ее не наткнулись на мешочек из грубого полотна, лежавший на самом дне. Сквозь ткань она ощутила филигранную вязь тяжелого обруча и острые зубцы, выступающие над его краями, усыпанными круглыми гладкими драгоценными камнями.

Вытащив корону из сундука, Морриган прижала ее к груди. «И что мне теперь с ней делать?» — подумала она. Схватив одеяло, она набросила его на плечи и закуталась в него, не столько для того, чтобы защититься от ночного холода, сколько для того, чтобы укрыть корону. Попытавшись выпрямиться, она вновь опустилась на колени, лаская корону сквозь холщовую ткань.

Вот уже несколько дней она не доставала корону из сундука, чтобы полюбоваться ею, и сейчас, невзирая на крики за дверями, становившиеся все громче, и клубы удушливого дыма, постепенно заполняющие комнату, Морриган ничего не могла с собой поделать. Она вела себя как мужчина, который не может устоять перед искушением выпить, и сама знала об этом. Но, подобно тому же мужчине, ей не было до этого дела. Раскрыв мешок, она вынула оттуда корону и медленно поднесла ее к свету.

Корона Трех Королевств… Она наслаждалась ее приятной тяжестью, поворачивая ее из стороны в сторону, так что слабый отблеск углей в очаге играл на золоте и самоцветах. Это была самая прекрасная вещь из всех, которые она когда-либо видела. И вот теперь она принадлежала ей. И должна остаться с ней навсегда.

Откуда-то из-за дверей донесся грохот — там что-то рухнуло, похоже, потолочная балка; крики стали громче, и она поняла, что времени у нее совсем не осталось. Сунув корону обратно в мешок, Морриган вновь прижала ее к груди, кутаясь в одеяло. На дне сундука лежал длинный кинжал, и она прихватила его с собой. Судя по звукам в коридоре, выйти из здания через главный вход она уже не успеет, проход перегораживал огонь и рухнувшие обломки, потому она не стала даже и пытаться. Перекрестившись, той рукой, в которой был зажат кинжал, она схватила маленькое серебряное распятие, висевшее на шее, и поцеловала его. Все, Морриган была готова действовать.

Пригнувшись, она метнулась к окну у дальней стены и распахнула деревянные ставни. Внутрь ворвался холодный ночной воздух, и она поняла, что в комнате было куда больше дыма, чем она думала. Кашляя и спотыкаясь, она вылезла из окна, коснулась босыми ногами сырой земли и побежала.

Морриган не принимала участия в тушении пожара. Ее долг, как она понимала его, перевешивал все остальное и заключался в том, чтобы сберечь корону. С тех пор, как несколько месяцев назад фин галл похитили ее, а она сумела вернуть сокровище обратно, Морриган ощущала себя защитницей и хранительницей короны. Ее долг, порученный ей самим Господом, состоял в том, чтобы защитить корону, а потом и водрузить ее на голову брата.

Поэтому она держалась в тени, прижимая одной рукой корону к груди, а другой стискивая кинжал, и наблюдала за тем, как люди старались спасти хоть что-нибудь, оставшееся от королевской резиденции. В свете пожарищ она высматривала Бригит. Или Конлайда. Но не увидела ни одного из них.

Морриган спросила себя, уж не погибли ли они в огне, запертые в собственной спальне, из которой не смогли выбраться. Вот это было бы большой удачей.

Ночь тянулась невыносимо медленно, огонь постепенно угасал, но ни Бригит, ни Конлайд так и не попались ей на глаза. Морриган уже готова была увидеть в этом десницу Божию, когда один из монахов, потный толстяк по имени Конан, задыхаясь, подбежал к ней.

— Морриган, Морриган! Вот вы где, слава богу! Вы не видели отца Финниана сегодня ночью?

— Отца Финниана?

— Да. Он куда-то пропал. Заслышав набат, мы все выбежали наружу, чтобы помочь, ну, вы понимаете. И только через несколько часов кто-то обратил внимание, что отца Финниана нет среди нас. Мы искали его везде, но так и не нашли.

Морриган промолчала, обдумывая всевозможные варианты. «Пропали и Бригит, и Финниан? Могли ли они оба оказаться там, в огне? Быть может, они занимались прелюбодейством, а Господь взял да и покарал их? Или это сделал Конлайд? Быть может, из-за этого и поднялся крик в королевской спальне?»

Конан прочистил горло.

— Нет, я не видела их. Его, — поправилась она.

— Что ж, благодарю вас, госпожа. Пожалуй, мы поищем еще.

Он поспешил прочь, и мысли Морриган тоже понеслись вскачь: «Или их там не было вообще? Куда они могли уйти?»

При первых же лучах рассвета она разослала во все стороны всадников: Доннела, Патрика и тех немногих ри туата, которым доверяла, отправив их по всем дорогам, ведущим из Тары. Но они ничего не нашли. Неопределенность усиливалась.

Половина королевской резиденции уцелела благодаря отчаянным усилиям людей, удаче и перемене ветра, но жить в ней было нельзя, и потому Морриган, Фланн и остальные обитатели большого дома перебрались в монастырь, заставив монахов потесниться, переселиться в комнаты слуг или вообще выбросив их на улицу. Фланн намеревался как можно быстрее расчистить пожарище, дабы начать строительство нового и большего здания. Но Морриган умерила его пыл.

— Там остались тела Бригит и Конлайда, в чем я не сомневаюсь. А еще мы не знаем, куда подевался отец Финниан.

— Финниан? А как там мог оказаться Финниан?

— Не знаю, но очень хотела бы знать, — отозвалась Морриган. — Выслушивал исповедь, быть может? — По правде говоря, этот вариант представлялся ей самым маловероятным.

Вот почему обгорелые развалины стали разбирать очень медленно, под неусыпным присмотром Морриган, чтобы не пропало ничего ценного — самоцвета, монеты, бесформенного желтого комка, некогда бывшего перстнем или золотым браслетом.

Морриган надзирала буквально за каждым шагом раскопок. Она смотрела, как обломки убирали слой за слоем: сначала верхний, части крыши, и далее вглубь, до обрушившихся стен и внутреннего убранства комнат. И только на третий день они обнаружили тело.

— Не думаю, что вам захочется смотреть на него, госпожа, — заметил коренастый и сплошь заросший волосами привратник Ронан, распоряжавшийся на пепелище. — Оно того не стоит, — добавил он, когда она протиснулась мимо него и сквозь небольшую толпу работников, глазевших на почерневшие останки у своих ног.

Некогда они были человеком, в этом не было сомнений. Общие очертания фигуры сохранились; руки, ноги, сморщенный, неопрятный комок на месте головы. Останки съежились и как будто усохли, от одежды не осталось и следа, черты лица исказились до неузнаваемости, да и вообще фигурка выглядела столь маленькой, что Морриган поначалу решила, будто это Бригит. Но чем дольше она всматривалась в останки, тем сильнее убеждалась, что это мог быть любой из них. Или вообще кто-то посторонний. Судить об этом наверняка было решительно невозможно.

Работы продолжались до тех пор, пока весь мусор не был убран и на месте пожарища осталось лишь неровное пятно выжженной земли. Больше никаких тел обнаружить не удалось.

«Что все это значит? — спросила себя Морриган, уже заранее зная ответ. — Все, что угодно». Или ничего. Могло ли тело сгореть в огне пожара, не оставив после себя следов? Она не знала. Могли ли уцелеть останки одного человека, а второго — нет? И вновь у нее не было ответа.

Именно это и приводило ее в отчаяние. Она не знала. А ей нужны были точные сведения. Иначе она ничего не могла сделать, и потому испытала невыразимое облегчение, когда неделю спустя после пожара в ворота Тары на взмыленном коне влетел Патрик, спрыгнул с седла и сообщил ей вполголоса, что принцесса Бригит нашлась.