Торгрим оглянулся на Арнбьерна, и тот ответил ему слабой улыбкой, выразительно приподняв брови. Торгрим кивнул, и между ними протянулась ниточка взаимопонимания и даже некоторой симпатии, чего никогда не бывало ранее.

— У меня тоже есть тесть, — признался Арнбьерн. — Так что тебе лучше подойти к нему.

Торгрим поставил ногу на планширь и прыгнул через борт, его кожаные сапоги по щиколотку увязли в иле реки Лиффи.

Услышав за спиной мягкий всплеск, он понял, что Старри Бессмертный последовал за ним. Арнбьерн же, несомненно, подождет, пока его люди не подадут на борт сходни, чем они в настоящий момент и занимались.

— Торгрим!

Левой рукой Орнольф по-прежнему крепко прижимал к себе Харальда, а правую протянул Ночному Волку, при этом ухитряясь удерживать еще и наполовину опустошенный кубок, что само по себе можно было счесть подвигом. Тор- грим обнял Орнольфа, как того требовали простая вежливость и уважение, безо всякого, впрочем, энтузиазма, чего Орнольф, похоже, не заметил, едва не задушив отца и сына в объятиях. Торгрим не уставал поражаться силище и закалке старика.

— У нас ходят впечатляющие байки о подвигах моего внука в Клойне, поистине впечатляющие! — сообщил Орнольф, ослабляя хватку. Голос его звучал громче необходимого, но, по крайней мере, кричать он перестал. — Тебя тоже вспоминают, Торгрим, поскольку ты, очевидно, имел какое-то отношение к случившемуся.

— Байки? — переспросил Торгрим. — Какие байки здесь могут рассказывать, если флотилия вернулась только сейчас?

— Ха! Не будь дураком! — ответствовал Орнольф. — Ты же знаешь, что слово путешествует быстрее самого быстрого корабля. Боги разносят вести о подвигах храбрецов впереди тех, кто эти подвиги совершил.

Торгрим кивнул. Очевидно, боги и впрямь поспешили принести сюда известия о победе и нашептали их на ушко тем, кто оставался на берегу. Ему не раз случалось стать свидетелем тому, как новости о великихделах распространялись быстрее, чем это было в человеческих силах.

— Так, а это кто тут у нас? — полюбопытствовал Орнольф. Вся троица обернулась и увидела, что в нескольких шагах от них стоит Старри, молчаливый и неподвижный.

— Это Старри, — пояснил Торгрим. — Он сыграл важную роль в битве и несколько раз спасал жизнь мне и Харальду. Старри, это мой тесть, Орнольф из Вика.

Старри и Орнольф пожали друг другу руки, и Орнольф заметил:

— Есть в тебе что-то эдакое, парень. Кто-нибудь другой Принял бы тебя за берсерка, но если так, то мне все равно. Иной берсерку руки не подаст, пока он не понадобится в битве, но я не принадлежу к их числу.

Старри ограничился тем, что кивнул и крепко пожал Орнольфу руку, а старик воскликнул:

— Ладно, идемте в медовый зал! Скоро там будут пить за ваше здоровье, и если Орнольф уже слишком и стар и немощен для того, чтобы снискать славу самому себе, то, по крайней мере, еще может понежиться в лучах славы своего внука! И зятя, разумеется.

И они вчетвером зашагали по вымощенной досками дороге мимо стоящих в плотном строю домов и мастерских, сквозь клубы чадного дыма и стук молотков, вверх по улице в сторону медового зала, почти дотла сожженного Торгримом и его людьми еще в то время, когда Дуб-Линн находился в руках датчан. Но теперь город был полностью отстроен норвежцами, захватившими крепость.

В общем-то, Торгрим был не в настроении для шумной пирушки. Он устал, у него вновь начиналась черная хандра, и ему хотелось остаться одному, чтобы на досуге предаться невеселым размышлениям и воспоминаниям о доме. Но, учитывая обстоятельства и то, что за дело взялся сам Орнольф, он попросту не имел возможности отказаться. Ко всему прочему, он еще и не рискнул бы оставить Харальда одного на попечение деда.

Медовый зал, к которому они направились, был выстроен в скандинавском стиле и возвышался над ними отвесной скалой, выглядевшей угрожающе в тусклом вечернем свете. Большие двери были распахнуты настежь, образуя прямоугольник ослепительного света, словно внутри бушевал пожар, и наружу выплескивались шум и клубы дыма. Орнольф буквально втолкнул Торгрима и Харальда внутрь впереди себя.

Не было для Торгрима Ночного Волка ощущения более знакомого, нежели атмосфера медового зала, если не считать, пожалуй, родного дома. Запах жарящегося мяса, разлитой выпивки, скопления мужских тел; пьяные беседы на повышенных тонах, изредка перемежаемые воплями рабынь, стуком деревянных кружек и тарелок, — весь этот хаос, освещаемый отблесками огня в очаге, который то вспыхивал ярким пламенем, то угасал, погружая помещение в полумрак, был ему хорошо знаком, одновременно успокаивал его и возбуждал. Шум, оглушительный и до их появления, казалось, стал еще громче, образуя водоворот и устремляясь кверху, словно стая птиц, сорвавшихся в полет.

Орнольф схватил Торгрима и Харальда за руки и поднял их вверх, воскликнув:

— Ха! Они ждали вас!

После его слов зал взорвался приветственными криками и стуком тарелок, кулаков и рукоятей ножей по деревянным столам. У самого очага стоял Хескульд Железноголовый вместе с другими ярлами, и все они подняли вверх свои кубки, присоединившись к общим крикам. Харальд улыбался во весь рот. Торгрим помнил, что были времена, когда и он наслаждался подобным зрелищем как изысканным яством, но сейчас оно вызывало у него одно лишь смущение и досаду.

Старри подался вперед и зашептал Торгриму на ухо:

— Торгрим, неужели ты штурмом взял ворота Асгарда и похитил сокровища богов? Должно быть, я пропустил столь важное событие, но подобный энтузиазм ничем иным объяснить невозможно.

Торгрим расслышал усмешку в голосе Старри и сам улыбнулся в ответ, но веселья в ней не было. Если бы нечто подобное сказал ему кто-нибудь другой, то в его нынешнем расположении духа весельчак дорого заплатил бы за неуместную шутку.

Полдень плавно перешел в вечер, а потом и в ночь, а хорошо знакомое буйное гулянье все продолжалось; выпивка лилась рекой, викинги соревновались в обжорстве и исполняли старые песни дружным ревом, уделяя главное внимание не мелодии, а громкости. Временами из темных углов доносилась шумная возня и женский писк. За столами звучали байки

И оскорбления, с энтузиазмом поднимались тосты. После своего возвращения в Дуб-Линн с Олафом Белым Орнольф не отлучался отсюда ни на миг, и Торгриму казалось, что он прижился в медовом зале в роли щедрого и великодушного ярла, распоряжающегося рабынями, заказывающего еду и выпивку и рассаживающего гостей по местам.

И, к удивлению Ночного Волка, мужчины и рабыни слушались его, выполняя его распоряжения, но, как он подозревал, делали это потому, что старикан забавлял их, а не потому, что признавали за ним какую-либо власть или авторитет.

— А, Торгрим! — сказал Орнольф, с большой осторожностью опускаясь на лавку, на которой сидели Торгрим и Харальд. К вящему неудовольствию Ночного Волка, он протянул свежий кубок с медом уже и так раскрасневшемуся и нетвердо державшемуся на ногах юноше. — Здесь, в Дуб-Линне, есть все, чего только может пожелать мужчина! Повсюду женщины, причем ирландки, послушные и услужливые! Свежая еда! Говорю тебе, каждый день, когда отворяются ворота, земледельцы, овцеводы, торговцы рыбой и все прочие устремляются сюда со своим товаром. Эти ирландцы могут нас ненавидеть, но будь я проклят, если они не любят торговать с нами, получая взамен серебро и золото!

— Это не наш дом, — сказал Торгрим, забирая у Харальда кубок и делая большой глоток.

— Вот именно! — взревел Орнольф. — Отправляясь за добычей из Вика, нам приходится пересекать моря и океаны. А здесь достаточно проплыть вдоль побережья, взять то, что нам нужно, а потом за серебро купить еду и выпивку у тех самых людей, у которых мы и отняли это серебро! Это же дьявольски удобно!

— Орнольф прав, — заметил Старри, который за весь вечер проронил всего несколько слов, и осушил свою чашу до дна, словно от этой реплики у него пересохло в горле.

— Он действительно прав, — согласился Торгрим, но никто не может сказать, как долго еще сохранится подобный порядок вещей. Несмотря на все эти напыщенные речи, в Клойне мы взяли совсем мало добычи. Хуже того, ирландцы могут начать помогать друг другу. Если они объединятся, мы не сможем разбить их.